— Я и сам могу помыться! — запротестовал Ротгкхон.

— Смирись. Ты мой муж. Что хочу, то с тобой и делаю. Тебя ждут треть бочонка хмеля, тушенный в капусте гусь и ласковые руки жены. С мочалкой. — Подтянувшись за концы полотенца, она легко чмокнула его в губы и шепнула: — Ты самый лучший в мире. Сегодня ты будешь только отдыхать.

В первый день после отдыха Ротгкхон с ходу попал в княжеские телохранители, вместе с Журбой, Дубыней и боярином Всеславом отправившись в обход города. Сперва они прогулялись по стенам и башням детинца, потом по муромской крепостной стене, каждый раз спускаясь к воротам и здороваясь со стражей. От города прошли к воротам слободы, но только к Кожевенным — здешняя окраина находилась уже так далеко от детинца, что, если делать круг вдоль всего частокола, пришлось бы потратить день целиком.

Вышемир обходил посты быстрым шагом, глядя больше себе под ноги и думая о чем-то своем. Журба насилу успевал указывать Лесославу, с какой башни за какими кордонами удобнее следить и где есть уязвимые подступы, на которые караульным нужно обращать особое внимание. Княжеский дядька явно готовил сотника к будущему заступлению в наряд на стражу, но внимательный Ротгкхон заметил одну занятную деталь: среди стражи города не встретилось ни одного знакомого лица. То есть — ни одного ратника, ходившего в поход. Хотя малая дружина, бессменно сторожившая Муром много дней, по уму, должна была быть отправлена на отдых и заменена отдохнувшими после пира воинами.

Получается — не спешил князь передавать контроль над городом в руки верной брату дружине. Все ворота, рынки и сторожевые башни с припасами и арсеналами пытался сохранить при себе.

Побаивался…

Вернулись во дворец они только за полдень. Вышемир тут же отправился к себе в покои, за ним устремились Дубыня и Всеслав, Журба же и Ротгкхон свернули на кухню — попить свежесваренного, густого и ароматного киселя. Подкрепившись сытным варевом, сотники тоже отправились во дворец, к княжичу с отчетом. Однако Святогор, наряженный в ядовито-синюю, до рези в глазах, атласную рубаху, что едва не трескалась по швам на его плечах, в зеленые шаровары и наборный пояс из янтаря, слушать воинов не стал:

— Ведаю, в порядке все, — махнул он рукой. — Журба, дверь закрой. А ты, иноземец, сюда иди, к окошку, на свет солнечный. Ну-ка, сказывай мне, побратимушка, что за смуту ты середь воинов моих пускаешь? Сказывают, друг сердечный, службой ты их сманиваешь доходной в иных землях? Зовешь мечи свои и животы за золото иноземное продать, под чужими стягами сражаться?

— А про то не сказывали доброхоты сии, что без согласия княжеского охотников на службу чужую я записывать отказался? — Вербовщик коснулся пальцами слюдяного окна — одной из полусотни пластинок, из которых было набрано это высокое светлое окно. Хотя через разводы на нем все равно было невозможно различить ничего происходящего снаружи.

— Хитро чего-то путаешь, иноземец, юлишь невнятно, — покрутил кистями рук княжич. — Вроде как и зовешь, но не записываешь. К иному князю манишь, но согласия здешнего просишь. Это как у тебя выходит, сотник?

— Я же сказывал тебе, кому служу, княже, — ответил Ротгкхон. — Нечто ты мыслишь, прародитель наш великий, могучий Сварог самолично рати многотысячные в походы водит? Нечто он сам за сотнями своими бесчисленными следит? Каждого дружинника в лицо знает и учит меч свой в руках держать? Сварогу не нужны толпы нанятых для службы ратников. Ему нужны сотни. Сотни с воеводами, которые знают своих бойцов и умеют ими командовать. Нужны князья, способные собрать в свою руку сотников и их отряды и одолеть ими поднявшегося на богов ворога. Ему не нужны просто мечи и копья, он хочет получить полноценную дружину.

Святогор хмыкнул, покачал головой:

— Вот, стало быть, к чему ты клонишь, иноземец… Нет! Никогда в жизни не пойду я служить наемником простым под рукой повелителя иного, не стану слушать с покорностью приказы чужого владыки. Не нурман я нищий, чтобы кровь свою за золото продавать, не викинг бездомный, честь за серебро меняющий!

— Там, в небесах, — вскинул палец Ротгкхон, — идет великая битва честных богов русских против демонов и колдунов черных, против богов чужих, погибели вам желающих. Там драконы сражаются с ифритами, там чародеи сжигают души, одолевая каменных ящеров, там духи грызут духов, а гигантские пауки рвут в клочки ползучие кусты. Там на разных уровнях небес существа самых непостижимых видов уничтожают друг друга, служа великому Сварогу, либо стремясь уничтожить его. Там даже самые мирные и тихие труженики, что молят о защите, имеют такие тела, что самый вид их способен свести с ума слабых рассудком смертных. Я видел твою дружину в деле, княжич Святогор. Эти — не испугаются. Они не испугаются ни страшных видом селян, не испугаются колдунов, ни злых, ни добрых. Не испугаются ни троллей, ни драконов. Но от них будет мало пользы без их умелого и решительного воеводы.

— Я же сказал: нет! Никогда и нигде князь муромский не станет ходить в слугах!

— Муром прекрасный город, княже, — вздохнул Ротгкхон. — Но он не способен даже пообещать действительно ценной для настоящего воина возможности.

— Это какой? — поинтересовался от двери Журба.

— В твоей дружине, княжич, можно выслужиться в десятники, можно даже стать сотником. Но как бы ты ни был отважен, храбр и умен, тебе никогда не стать здесь тысячником. Или десятитысячником. Или ста… Что более достойно сына храброго Всеграда — иметь под рукой тысячу бойцов вольным князем или командовать ста тысячами ратников, будучи частью еще более великого воинства?

— Таких дружин не бывает, — покачал головой Святогор.

— Прямо сейчас я пытаюсь нанять в Муроме для великого Сварога сразу тысячу его правнуков, княже. И я такой послан в земли смертных не един. Дружина отца богов исчисляет тысячи и тысячи тысяч. Ты храбрый, умелый, достойный воевода. Именно ты можешь оказаться на самом верху, равным Велесу, Перуну и Даждьбогу…

— Замолчи! — резко оборвал его Святогор. — Ты хочешь, чтобы я увел из Мурома всю его дружину? Оставил город беззащитным? Нет, Лесослав, нет! Я останусь здесь и буду служить земле, которая меня родила и воспитала!

— Прости, княже, я не желал тебя обидеть, — прижав руку к груди, склонился вербовщик. — Я пришел сюда совсем с другой просьбой. Ты сам спросил меня, чего я ищу в порубежной Руси.

— Опять какая-то хитрость?

— Под Ондузой в сече был ранен друг мой, боярин Валуй. Дозволь съездить к нему в поместье, справиться о его здоровье? Никаких вестей от боярина в Муром покамест не приходило.

— Ну, сие есть дело благое. О том и мне проведать хотелось. Пяти дней на сие хватит? Хотя… — успокаиваясь, прищурился княжич. — Хотя, коли нужда какая возникнет, дозволяю задержаться. Мы с братом аккурат на ближние дни охоту затеяли, службой дружину не обременим. Поезжай. Но дольше десяти дней гостевать не советую. К дувану опоздаешь — сам потом опосля будешь локти кусать. Ступай!

КРЫСЫ

Путь домой занял совсем немного времени, и стучать в калитку на этот раз не пришлось: Зимава, словно почувствовав его приближение, выглянула на улицу, радостно вскрикнула — и тут же оказалась в объятиях мужа, закружившего ее по улице:

— А вот и я, родная! Заждалась? — расцеловал он ее, вернул на землю и вошел во двор.

Тот весь был желтым от свежей соломы, расстеленной от амбара до сарая и от дома до ворот. Похоже, девушка времени не теряла, потрудилась на славу.

— Теперь тут и в тапках ходить можно? — поинтересовался Ротгкхон.

— Можно, — кивнула она. — Гуся с капустой согреть? Его еще много осталось, так что ничего другого я готовить не стала. Завтра борщ сварю.

— Согреть, — согласился вербовщик.

Вскоре на столе перед ним уже стояла большая миска с горкой темного мяса и золотистым бульоном снизу. Девушка села напротив, подперла рукой подбородок, с легкой улыбкой глядя на мужа: